Нюта Федермессер, автор проекта ОНФ «Регион Заботы», учредитель фонда помощи хосписам «Вера» побывала в Петербурге. Она считает, что в отношении чиновников к людям мало что изменилось.
Специально для MR7 она написала о том, как необходимы волонтеры в социальных учреждениях и в «красных» (да!) именно «красных зонах» ковидных госпиталей, чтобы помогать тяжелым больным и поддерживать связь родственниками:
В Петербурге, уже традиционно, есть сложности и с допуском волонтеров в социальные и медицинские учреждения, и с получением какой-либо информации о пациентах, особенно в ковидное время.
Закрытость учреждений здесь несопоставима ни с Москвой, ни с другими регионами страны.
Долгое время я думала, что проблема кроется в нежелании главного санитарного врача города идти на компромисс. Но затем мы познакомились и поговорили с Наталией Башкетовой, после чего она лично собирала всех директоров медико-социальных учреждений и рассказывала, как можно грамотно выстроить посещения родственников и волонтеров, организовать прием передач, прогулки.
Тем не менее, мы продолжаем постоянно получать жалобы от родственников, чьи близкие проживают в ПНИ, в связи с тем, что у них нет информации, и они ничего не знают, как там вообще человек — жив, не жив, заболел, не заболел — уже несколько месяцев нет никакой связи, передачи не принимают. А сами проживающие пишут мне в социальных сетях:
«Нюта, спасите, помогите. Мы здесь как в тюрьме, обращаются с нами ужасно».
Не лучше ситуация и в медицинских учреждениях Санкт-Петербурга — здесь также трудно получить информацию о человеке, находящемся в больнице, независимо от того, из интерната он или у него есть дом и семья.
И я, по-прежнему, продолжаю настаивать на том, что одна из причин недоступности, закрытости этой информации состоит в том, что у медиков действительно нет ни времени, ни сил ни на что-то, кроме своей непосредственной работы. И я очень хорошо понимаю, что решение данной проблемы — волонтеры.
Профессиональный обученный волонтер — это человек, который может, особенно в ковидное время, с одной стороны, закрывать совершенно невероятный объем работы и буквально спасать медицинских и социальных работников от необходимости постоянно взаимодействовать с родственниками и объяснять им, что происходит, а с другой стороны, спасать учреждения от критики, связанной с отсутствием информации. Потому что человек так устроен — если нет информации, он представляет любую ситуацию максимально ужасно и трагически.
Неожиданно на форуме АСИ «Сильные идеи для нового времени» мы открыли для себя в этой дурацкой борьбе за право допуска волонтеров в медицинские и социальные учреждения еще одного соратника — РПЦ. Епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, глава Синодального отдела по церковной̆ благотворительности и социальному служению, который принимал участие в секции «Новая этика отношений: врач, пациент и его близкие», поделился своими переживаниями в связи с тем, как сложно священникам стало попадать в больницы, причем не просто в отдельных учреждениях, а в целых субъектах.
Из-за запрета на посещения священники не могут достойно проводить людей в тяжелом состоянии в мир иной, их даже не пускают провести причастие и соборование. И это при ограничении на посещения храмов. Владыка уже переболел ковидом и искренне хочет, пока у него есть и время, и антитела, исполнить свое служение человеку, не ради пиара, а чтобы действительно быть полезным. Я понимаю, что мы светское государство, но какие-то важные заявления, касающиеся взаимодействия церкви и государства, делались неоднократно. Более того Министерство здравоохранения недавно распространило «рыбу» договора между медицинскими организациями и РПЦ о взаимодействии.
В итоге результатом нашей встречи на форуме стало приглашение епископа в больницу от главного врача «Коммунарки» Дениса Проценко, который тоже участвовал в сессии, а также мы получили список больниц Нижегородской области, и вице-губернатор региона по социальной политике, Давид Мелик-Гусейнов, взялся лично проконтролировать и организовать допуск священников в больницы.
В общем, если в Москве и Нижнем Новгороде проблему мы быстро разрешили, то в Санкт-Петербурге опять возникли сложности.
Я стала лично всем писать и звонить — и в Комитет здравоохранения, и в Комитет социальной защиты, главному санитарному врачу, вице-губернатору по социальной политике Олегу Эргашеву, думая, что, наверное, нельзя сказать «нет» Владыке, занимающемуся социальном служением, правой руке Патриарха, да еще и зная, что он вне опасности, так как с антителами.
В итоге от председателя Комитета по труду и социальной защите населения Александра Ржаненкова мы получили добро на посещение ПНИ, где нет в данный момент заболевших. Что касается учреждений здравоохранения — я так и не получила ни одного ответа. При этом главный санитарный врач не стала возражать против посещений при условии согласия со стороны Эргашева.
Но Эргашев хранил молчание.
В итоге, благодаря содействию ОНФ, полномочный представитель в Северо-Западном федеральном округе Александр Гуцан смог договориться о визите. Нам с Владыкой разрешили посетить два учреждения — социальное, ПНИ № 10, и медицинское, Госпиталь для ветеранов войн.
В ПНИ № 10 я была ранее и там, к сожалению, в первую волну пандемии было много умерших. Сейчас там нет ковидных больных, только обсервационное приемно-карантинное отделение, куда поступают на карантин люди после больницы. Рядовые сотрудники работают сменами по 14 дней; руководство, конечно, приезжает каждый день.
При таком делении обесценивается жертва сотрудников, работающих по две недели, так как они все равно взаимодействуют с теми, кто ежедневно уезжает домой. Ведь не пересекаться невозможно. И там, к сожалению, подопечные проживают очень закрыто, с конца апреля в интернате всерьез ограничивается не то что их жизнедеятельность, но даже перемещения внутри корпуса. Люди лишены занятости.
В интернат помимо меня и епископа Пантелеимона приехала очень профессиональная команда — Екатерина Таранченко, исполнительный директор БО «Перспективы», а также Алексей Заров, главный врач больницы святителя Алексия.
К сожалению, никакие наши рекомендации, данные в предыдущий приезд, не были реализованы.
В тяжелом приемно-карантинном отделении люди по-прежнему в течение двух недель находятся без личных вещей, даже без зубной щетки. В этот раз Владыка вновь озвучил необходимость взаимодействия с волонтерами, и директор интерната обязался всё исправить. Мы заручились его обещанием пускать волонтеров, при наличии у них отрицательного теста на ковид, разрешением приехать в интернат мастеру, который сможет адаптировать инвалидные коляски под потребности проживающих, каждый из которых обладает уникальными физическими характеристиками.
Помимо этого, было проговорено, что при наличии отрицательного теста на ковид, интернат разрешит посещения проживающих родственниками. Конечно, грустно, что нужен приезд Владыки, чтобы вновь и вновь договариваться о таких элементарных вещах, и при этом нет совершенно никакой гарантии того, что все это будет сделано.
После ПНИ № 10 мы отправились в Госпиталь для ветеранов войн, который на сегодняшний день является «красной зоной» с тяжелыми больными и достаточно высоким процентом летальности на фоне других учреждений. Это крупный старый госпиталь, который сегодня принимает пациентов с сопутствующими патологиями помимо ковида. Здесь мы посетили и часовню, и несколько отделений с пациентами, которые уже идут на поправку, и реанимацию.
В реанимации мы провели очень тяжелые полчаса. При нас случились и смерть, и перевод из другой клиники, и интубирование пациента, состояние которого резко ухудшилось.
Владыка помолился о выздоровлении тяжелых пациентов, а также об упокоении души. Конечно, полчаса — мало. Но и это было важно для пациентов.
На одной из кроватей лежала молодая девушка Юля, у нее дома остались муж и двое детей, и она только в этот день поступила в реанимацию, и у нее, конечно, серьезный стресс от всего происходящего рядом — с одной стороны только что скончался пациент, с другой стороны человека интубируют. С ней владыка пообщался, что было ей очень нужно, расспросил и про состояние, и про семью, а я просто технически подошла с телефоном и позвонила ее мужу.
В такие моменты ты понимаешь, что будь на нашем месте волонтер — насколько спокойнее было бы пациенту, и насколько меньше был бы стресс для множества людей. И связь с домом, и возможность просто попросить воды или поправить подушку — то, что этот волонтерский ресурс не используется, невероятно сказывается на качестве жизни людей. Да, мы не можем делать из больницы проходной двор, но в данной ситуации священник или волонтер — это часть команды медицинской организации, это часть лечения, потому что психологический комфорт тоже способствует выздоровлению.
Уже было предпринято столько усилий на всех уровнях, включая президентский — и год добровольца был объявлен, и всякие благодарности звучали в адрес волонтеров; были и волонтеры-медики, и те, кто работал в ковид везде, включая «красную зону» в «Коммунарке», в общем, большое количество публичных свидетельств того, что присутствие волонтеров в учреждениях не просто возможно и необходимо, а что это еще легко реализуемо и абсолютно всем на пользу. Но, несмотря на все это, во многих учреждениях организация допуска волонтеров все еще остается большой проблемой.
К сожалению, у меня нет уверенности, что в ПНИ № 10 или в Госпитале ветеранов войн один такой визит приведет к тому, что они станут более открыты. Нет, не станут. Хотя безусловно, главный врач госпиталя, Максим Кабанов, значительно более открыт, чем руководство психоневрологического интерната.
Но в целом впечатления от этих визитов остались самые тяжелые — в ПНИ, как всегда, от абсолютного равнодушия персонала к качеству жизни людей, которые полностью от них зависят, а в Госпитале — от невероятно тяжелой работы, которая свалилась на медиков сегодня. Такую работу невозможно достойно оплатить никакими деньгами. И сотрудников, каждого, надо ценить как уникальный ресурс.
Эта работа абсолютно выматывает и убивает, съедает годы жизни. И, конечно, не случилось еще на белом свете такого проекта, учреждения, государства, которые бы стали уважаемы и успешны, если они окружены высоким забором, если застегнуты на все пуговицы, если никакая информация не выходит наружу. Это все всегда заканчивается взрывом, бедой.
