Общество боится политики. Такое утверждение привычно слышать от самих политиков, в то время как деятели культуры ограничиваются общегражданскими лозунгами. Петербургский поэт Александр Скидан не собирается в политику, при этом не пугается выдвигать реальные политические требования. Мы поговорили с поэтом на кухне его квартиры в центре Петербурга.
Типичный петербургский подьезд, лабиринт дворов. Кодовые замки на воротах не спасли двор от вандализма. Узкая лестница. Ничего здесь не изменилось с 1980-х годов. На колене у поэта сидит белый сиамский кот.
– Александр Вадимович, сегодня очень модное слово – «гражданский». Оппозиция ограничивается «общегражданскими» лозунгами. Почему так происходит?
– Самое распространенное требование протестных митингов - «За честные выборы». Лозунг правильный, но в некотором роде бессмысленный. Требовать честных выборов – все равно, что требовать ясную погоду. Этот лозунг должен быть поддержан другими лозунгами, политическими и экономическими.
На днях в Петербурге протестовали студенты Мухинского училища. Специально предупреждали участников митинга, что политических лозунгов быть не должно. Другой пример. Министр культуры Владимир Мединский говорит, что нужно повышать зарплаты бюджетным работникам, после чего в Публичной библиотеке увольняют десятки сотрудников. Сотрудники подписывают письмо против увольнения единственного, пожилого и заслуженного работника. На большее они не готовы. Всеобщий страх политической артикуляции. Студенты должны требовать всеобщее бесплатное образование. Только состоятельные семьи могут дать ребенку приличное среднее образование. О высшем – речи не идет. С самого начала происходит сегрегация: человек обречен искать низкоквалифицированную, низкооплачиваемую работу. Он превращается в нового раба. Мы обрекаем детей на неравенство, совершаем преступление. В общем, должно быть соединение общеполитического горизонта с ситуацией в конкретном учебном заведении.
– Студентам сложно предъявлять политические требования, поскольку не хватает времени на базовые вещи – учебу, работу, отдых. Их целенаправленно загоняют в такое положение?
– Это государственная экономическая политика. Система выжимает из тебя все соки, не оставляет времени на самообразование, общение, праздность. Чтобы прокормить семью, люди вынуждены работать на 3-4 работах. В 80-е были хоть и маленькие, но стипендии. Можно было учиться и не работать. Зарплаты родителей хватало, чтобы помогать детям, которые уезжали в другие города. Такой жесточайшей эксплуатации не было.
– На семинаре группы «Что делать?» Вы критиковали художественное образование за то, что оно направлено на удовлетворение запросов богачей. Разве так было не всегда? В любом европейском музее…
– В XIX веке русские передвижники отказывались писать богачей! Позже произошла революция, связанная с импрессионистами. Появилась система искусства, альтернативная рынку. Да, есть салонные художники, художники-академисты. Но есть и свободные художники, которые плохо продаются, и для них должна действовать система грантов и стипендий. На Западе в 60-е годы поняли, что разрушительную энергию молодежного протеста можно направить на то, чтобы сделать городское пространство более человечным, удобным. Свободные художники занялись «паблик-артом». Российская система художественного образования направлена на то, чтобы делать нуворишам кованую решетку для камина или панно с цветочками. В том, что образование становится более прагматичным, нацеленным на выживание, я вижу политическую проблему.
– Почему общество устало от политики?
– Старшее поколение испытывает похмелье после перестройки, с которой было связано много надежд и иллюзий. Этот шлейф разочарования тормозит политизацию общества. Накладывается целый ряд циничных и манипулятивных действий власти. Реальная оппозиция маргинализирована, задавлена, репрессирована. Публичная сфера зачищена, и только карманные движения имеют право что-то вякать. Когда эти тенденции встречаются, руки опускаются. Поэтому на улицу выходит, в основном, городской образованный класс, поколение 25-30-летних. Эти люди чувствуют, что их будущее под угрозой. У них нет шлейфа тяжелейшего разочарования и похмелья, связанного с 1991 годом.
– Возможно, причина в том, что в эпоху пост-идеологии сложно разобраться где свои, где чужие. Трудно бороться за идеалы, когда идеалов не существует.
– Согласен, все усложнилось. И марксизм вышел за рамки классической теории – базис, надстройка и два класса – в связи с психоанализом и постструктуралистскими поворотами XX века. Линии солидарности сложны и извилисты. Социализация происходит вне работы. Очень важны образ жизни, круг общения, музыкальные и литературные предпочтения. Если раньше на рабочем месте возникал коллектив, в нем легко было организовать профсоюз. Что теперь – непонятно. Отчасти это объясняет, почему на циничные шаги власти, возникает спонтанный, эмоциональный, эстетический протест. «Сколько нас можно обманывать?» Мы выходим на улицу, а до политической артикуляции не доходит.
– Создается шизофреническая ситуация: общество и власть боятся артикулировать политические требования. Со стороны власти это происходит сознательно?
– Власть не едина, но по большому счету это не имеет значения. Главное, что в сфере образования и культуры она четко артикулирует свою позицию. Происходит консервативный поворот в сторону коммерциализации всего. Интересно, как это соединяется с псевдорелигиозными ценностями власти. Раннее христианство в мессианском измерении очень близко к марксизму. В церковном выражении – оно явно противоречит этим ценностям. Как совместить момент внутренней свободы и независимости христианства с сервильностью власти и коммерциализацией всего? Акция Pussy Riot выявила множественные противоречия внутри церкви и власти. Как в XVI веке реформация выявила противоречия между духом Евангелие и тем, как обогащались церковники на торговле индульгенциями. Таких антагонизмов масса. Чтобы в системе произошел слом, антагонизмы должны соединиться. И совпасть с экономическим кризисом.
– Вы говорили, что русская поэзия переживает рассвет, сравнимый с началом XX века. Почему поэтам, писателям, режиссерам, музыкантам трудно достичь аудитории?
– Этот разрыв ширится и ширится. У людей просто не хватает времени на чтение. Чтобы оценить по достоинству современную поэзию, нужно понимать не только поэзию Серебряного века, но творчество обэриутов, сюрреалистов. Мне повезло с родителями. Была хорошая библиотека: Лермонтов, Пушкин, Блок, Есенин, Маяковский. Хорошие учителя литературы, которые давали свободу, выходили за рамки программы. Потребность соприкосновения с искусством нужно воспитывать с молодых ногтей. Двигаться постепенно от античного искусства к искусству XX века, которое строится на усложнении классических образцов. Это сложная работа – прививать людям законы модернистского искусства, абстракции, сюрреализма, дадаизма, которые ломают традиционные установки рифмы и размера.
– Когда Вы прогнозируете прорыв в русской литературе и поэзии?
– Думаю, оставшееся десятилетие мы будем дожевывать наследие прошлого. Много имен в XX веке осталось за рамками внимания критиков. А потом произойдет прорыв, связанный с биотехнологиями и новыми коммуникативными технологиями. Рано или поздно, они затронут творчество.
***
Александр Скидан – поэт, прозаик, эссеист, критик, переводчик. Работал оператором газовой котельной (1985 – 2002). Переводил современную американскую поэзию (Чарльз Олсон, Сьюзен Хау, Эйлин Майлс, Майкл Палмер, Розмари Уолдроп, Пол Боулз), теоретические работы Славоя Жижека, Жана-Люка Нанси, Пола де Мана, Дж. Хиллиса Миллера, Антонио Негри, роман Пола Боулза «Под покровом небес», книгу Малькольма Джоунса «Достоевский после Бахтина», а также «The World Is Round» Гертруды Стайн.
Лауреат Тургеневского фестиваля малой прозы (1998), премии «Мост» за лучшую статью о поэзии (2006), Премии Андрея Белого в номинации «Поэзия» (2006, за книгу «Красное смещение»). Стихи переводились на английский, французский, эстонский, литовский, шведский, финский, итальянский языки, иврит. В США вышла книга стихов «Red Shifting» (2008). Редактор отдела «Практика» журнала «Новое литературное обозрение» (с 2009). Входит в консультационный совет литературно-критического альманаха «Транслит». Участник рабочей группы «Что делать?». Живет в Петербурге.
Фото: Николай Симоновский
